Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса II
– Что именно? – хором спрашиваем мы.
– Ну как – что? Весь мир. Для того и домашние задания. Чтобы человек был то весел, то растерян, то смущен, то беспричинно счастлив. И всегда немного настороже. Потому что никогда заранее не знаешь, что тебе велят отмочить завтра. И как ты станешь выкручиваться. Когда ты певец, а значит, весь, целиком – музыкальный инструмент, надо быть готовым к постоянным переменам. Иначе как же из тебя сделается музыка?
– И не только музыка, – кивает Оми. – А вообще все. Спасибо, дорогая. Напоминай нам об этом почаще.
Обрадованная его похвалой, Санн безропотно соглашается считать следующей ставкой толстого мужчину в неопрятном джинсовом комбинезоне, подходящем, разве только, для домашнего спектакля про Карлсона. Хотя сказать, что такие ей не нравятся – все равно, что назвать пустыню детской песочницей. Недопустимое преуменьшение.
И даже когда Оми выигрывает с разгромным счетом, то есть, оставив нас обоих с полусотней штрафных очков на брата, она великодушно пожимает плечами – повезло, бывает. А ведь какую шикарную сиротскую песнь могла бы завести.
– Ну и что такого интересного может случиться с этим толстяком? – нетерпеливо спрашивает Санн. – Рассказывай!
Торопить Оми, конечно, бесполезно. Он курит и молчит, молчит и курит, выпускает сизый дым аккуратными овальными кольцами. Наконец говорит:
– Готов спорить, через год ты его не узнаешь. Впрочем, у вас немного шансов встретиться. Потому что уже через неделю этот человек отправится в свое самое первое путешествие. Которое, по моим прогнозам, затянется на долгие годы.
– Что за путешествие?
– Его можно было бы назвать кругосветным, но, точности ради, следует сказать, что и кругов, и источников света будет великое множество. Хотя сам он поначалу запланирует совсем простой непродолжительный марш-бросок – к ближайшему теплому морю и обратно. Оно и к лучшему, когда впервые в жизни решаешься оторвать наконец задницу от дивана, не стоит вот так сразу признаваться себе, что это – навсегда. А то рухнешь с перепугу назад, и привет.
– Совсем-совсем впервые в жизни? – спрашиваю я. – То есть мужик до сих пор вообще никуда из Вильнюса не уезжал?
– Не дальше бабкиного хутора в Малетай. За всю жизнь, то есть сорок с лишним лет даже до Клайпеды ни разу не добрался. И в Каунасе не был, хотя он всего в ста километрах отсюда, не о чем говорить.
– Во дает. Как же он умудрился?
– Тоже мне хитрость. Бедность, лень и мечтательность. Вполне обычное сочетание, таких людей, на самом деле, полным-полно.
– Я имею в виду, как он умудрился вырваться?
– А. Тогда следует употреблять будущее время. Вырвется он, как я уже сказал, только неделю спустя. Хотя, конечно, процесс уже давно запущен. Работу он потерял месяца три назад, жена ушла еще в позапрошлом году. День рождения был на минувшей неделе; обычное в таких случаях подведение итогов оказалось, мягко говоря, малоутешительным. Но решающее событие еще впереди: через пару дней он случайно подслушает разговор девочек-студенток. Обычная болтовня о том, кто как провел лето. Одна ездила автостопом в Париж, другая таким же способом добралась аж до Барселоны, третья не любит жару, поэтому колесила по Норвегии. И это окажется благословенной последней каплей: какие-то пигалицы, можно сказать, владеют миром, а я?! К тому же, идея автостопа, позволяющая путешествовать без затрат, прежде просто не приходила ему в голову. В первые дни он, конечно, будет отчаянно стесняться. Но быстро войдет во вкус.
Оми задумчиво улыбается, затягивается трубкой; кольцо дыма застывает над его головой как сбившийся набекрень нимб. Но мы с Санн пока помалкиваем. Нам кажется, что продолжение воспоследует.
И точно.
– Этот человек, – говорит Оми, – пока скромно мечтает когда-нибудь добраться до побережья Черного моря. И не знает, во сколько морей и океанов ему предстоит окунуться. Но главное, конечно, не это. Куда важнее, как много нового он узнает о самом себе. Выяснит, что довольно смел и удивительно щедр для человека, который большую часть жизни экономил даже на еде. Что умеет на ходу придумывать увлекательные истории, а если понадобится, внимательно слушать чужие исповеди. Что на редкость удачлив в любой игре и памятлив на слова чужих языков. Что не боится тяжелой работы и не устает от нее. Что нравится некоторым женщинам и легко находит общий язык с детьми. И еще великое множество разных вещей, о которых не подозревал, пока сидел дома. Жизнь его, таким образом, приобретет смысл столь ослепительный, что можно станет бродить по лесу без фонаря, даже в новолуние. Если бы я был не собой, а кем-то другим, я бы сейчас ему позавидовал.
– Впечатляет, – задумчиво кивает Санн. – Вот оно, значит, как обернется.
– Между прочим, – твоя очередь сдавать, – говорит Оми. – Смотри, кстати, какая хорошая девочка идет.
– Я еще тасовать не начала, – смеется Санн. – Куда ты спешишь?
– Я-то не спешу. Просто девочка очень хорошая.
А кстати, да. Отличная девчонка. Легкая и прохладная, как сентябрьские сумерки. Стройная, длинноногая, с тонкими щиколотками и запястьями. Из тех редких красавиц, которые совершенно не придают значения собственной внешности, а комплименты встречают с искренним недоумением. Мало ли, кто как выглядит, подумаешь, какие пустяки.
– Ладно, ладно, уговорили, – Санн перемешивает карты прямо на столе, сгребает и начинает сдавать.
Открыв карты я, конечно, торжествующе улыбаюсь. Но только потому, что считаю своим долгом блюсти традицию. Однако Гери, неожиданно вылезший из-под стола поразмяться, кладет голову мне на колени и, невольно подглядев дикий набор разномастных троек, восьмерок и валетов, окружающих одинокий пиковый туз, начинает жалобно поскуливать.
– Ты чего, дружище? – удивленно спрашивает Оми.
«Вот уж действительно, – думаю я. – Чего скулить, тут плясать впору. От радости, что эти карты сдали не тебе».
Псу это, видимо, тоже пришло в голову, потому что он внезапно успокоился и, сладко зевнув, снова нырнул под стол. От греха подальше.
– Надеюсь, на руках у вас обоих такая же неприятная дрянь, как у меня, – вздыхает Санн. – Просто ради торжества справедливости.
И тут же выкладывает три туза. Ничего себе «неприятная дрянь».
– Ах ты бедняжечка.
Оми укоризненно хмурится, но это совершенно не мешает ему выкладывать одну комбинацию за другой. И только я сижу как дурак, с кучей бесполезных карт на руках.
Впрочем, партия оказалась долгой. И даже мне, как выяснилось во второй ее половине, грех жаловаться. К тому времени, как Оми, торжествующе хмурясь, избавился от последней дамы, мы с Санн успели занять комбинациями не только свою часть стола, но и один из пустующих стульев. На руках осталась пара мелких карт, не о чем говорить. Шикарно сыграли.
– Однако девица все равно твоя, – говорю я, подсчитав очки. – Рассказывай, что с ней?
– Да ничего особенного, – пожимает плечами Оми. – Просто в детстве она ухитрилась подружиться с собственной тенью. Часами могла с ней болтать, когда никто не слышал, и знали бы вы, что за дивные истории они друг другу нашептывали. Постепенно подружки выучились бегать наперегонки и даже играть в прятки. Вместе читали книжки – и обычные человеческие, и сказки, которые тени взрослых сочиняют для детских теней, чтобы тем было чем занять себя в пасмурные дни. Правда накормить друг дружку любимым печеньем им не удалось, как ни старались – все-таки слишком разные материи, ничего не попишешь.
– Ого! – говорю я. – Повезло барышне с лучшей подругой, ничего не скажешь.
– Повезло-то повезло. Только эта идиллия давнымдавно закончилась. Когда люди взрослеют, с ними происходят разные неприятные вещи. И когда обнаруживаешь, что больше не слышишь свою тень и даже отпустить ее побегать уже не умеешь, это открытие может показаться очень печальным. Оно и есть печальное, чего уж там.
Мы растерянно смотрим на Оми – и это все?! Совершенно не в его духе.
– Ну, зато она точно знает, чего ей надо, – оптимистически говорит Оми. – Они обе знают. Поэтому однажды у них все получится. Не очень скоро, явно не на этой неделе, но получится, готов спорить. И это будет так прекрасно, что рассказать невозможно. Но, если хотите, я вам о них помолчу.
И действительно надолго умолкает. Сидит, подперев руками подбородок, и в одном уголке его рта помещается трубка, а в другом пляшет синий солнечный зайчик, родившийся от счастливого союза солнечного луча и стеклянной бусины браслета Санн.
– Только чур печеньем они на этот раз обменяются, – строго говорю я. – Это важно.
– Конечно, обменяются, – безмятежно соглашается Оми. – Для того, строго говоря, и встретятся после долгой разлуки. Это была хорошая новость, но есть и плохая для всех нас: в сумме у меня уже пятьсот восемь[26]. Игра окончена, простите, ребята. Мне самому очень жаль.
